Жизненный мир и произвольный вымысел
Начнем с того, что человек живет в упорядоченном мире. Согласно Платону, знание есть припоминание. Бессмертной человеческой душе известен идеальный порядок мира, и, глядя на мир, человек узнает этот порядок, вспоминает его. Мир это тень идеала, за которой угадывается сам идеал. Знакомство души с непреходящим идеалом для Платона очевидное доказательство ее бессмертия.
Как пример идеального А.Ф. Лосев приводит таблицу умножения, справедливо замечая, что она существует, но что она без цвета, без запаха, без вкуса и т. п., не дана в ощущении, но только в понятии, в идеале. Кстати, алгебраическая топология это, по существу, таблица умножения, арифметика Демиурга-ремесленника, мастерящего вещи из материи-материала: гончара, прилепляющего ручки к сосуду, портного, вшивающего рукава в платье; строителя, замыкающего пространство в лабиринт. Платоновская тема души, угадывающей идеал, звучит в поэзии О. Мандельштама.
Следует отметить, что царящий в мире порядок является тотальным. То, что мы называем инстинктами, – это тоже порядок, переведенный в автоматизм, спрятанный в подсознание. Понятия истории у Платона, по крайней мере в нашем смысле, нет. В диалоге «Политик» описывается Кормчий «кибернос», который подправляет веслом Космос, отклонившийся от идеала. По завершении времен время повернется вспять, и все события вновь начнут происходить, но в обратном порядке, включая и воскресение мертвых.
Судя по многочисленным свидетельствам, упорядоченность мира не одинакова для различных населяющих его существ. Следовательно, если мир тень идеала, то разные идеалы отбрасывают тень. Более того, между разными упорядоченностями возможно переключение.
Дон Хуан у К. Кастанеды обучает Карлито магической практике «остановки мира», после чего внешний вид и свойства мира меняются, мир становится тенью другого идеала. Стиль жизни изменяется радикально, человек приобретает способности и самоощущение тотемического животного, волка или ворона. Конечно, этому можно просто не поверить.
Для достижения этого еще недавно невероятного результата цивилизованному человечеству всего-то пришлось продолжить свое движение в сторону технической магии. В обычной цивилизованной жизни кастанедовский Карлито солидный господин, аспирант университета; он приезжает на большой машине, привозит еду и подарки нищим индейцам ничтожным париям общества, неопрятным бомжам, вытесненным на обочину. Но вот все уходят в заросли чаппареля, и жалкие дон Хуан и дон Хенаро становятся могущественными магами, а респектабельный Карлито робким учеником, не верящим своим глазам, не способным буквально ни на что.
Совсем в иные области простирается могущество йога. Одиноко сидящий в лесу человек, бессмысленно созерцающий свой пуп, полностью владеет своими инстинктами, способен не дышать, остановить сердце, вообще управлять работой внутренних органов на уровне спинного мозга, возможно, и регулировать биохимические процессы. Это лишь видимые нам необычные качества. Узнать мир, в котором живет йог, мы могли бы, лишь становясь йогом.
Удивительные вещи рассказывает современный российский путешественник и этнограф В. Сандуков. Каннибалы поедают себе подобных не для того, чтобы насытиться, но чтобы продемонстрировать угрозу, напугать; они лучше других знают, что поедать людей категорически нельзя. Ловля рыбы с помощью рыболовной снасти лески, крючка вызвала смех у неких аборигенов. Они сравнили такую ловлю со стрельбой из лука, ставши спиной к цели. «Если тебе нужна рыба, не проще ли просто схватить ее в воде?».
По оценке В. Сандукова, взрослый представитель «колыбельной цивилизации» не сможет приспособиться к нашей жизни, хотя способности этих людей колоссальны например, они слышат мучительный стон деревьев в лесу, когда весной набухают почки и распускаются цветы. Любопытно, что единственным публично отмечаемым событием у туземцев является смерть. Счета времени нет, хотя события частично упорядочены во времени: «Этот старше того, а тот старше того дерева».
Фактически этот предрассудок социальный геном, социокод, в терминологии М. К. Петрова. С одной стороны, культура напоминает современный набор должностных инструкций при устройстве на работу. С другой стороны, она напоминает биологический геном, предусматривающий инстинктивное поведение животных в окружающей среде. Отсюда следует, что могут существовать культуры без истории вообще или с многовариантными историями. В частности, если упорядоченность событий во времени лишь частичная, история становится многовариантной.
Отсутствие истории вообще жизнь только в настоящем соответствует жизни на уровне инстинкта, как у животных. Живые существа наполняют жизненный мир, как работники предприятия заполняют штатное расписание. В такой ментальности нет не только творческой личности, но даже индивидуальности.
Кроме жемчуга и янтаря, к драгоценным камням животного происхождения, согласно недавней археологической находке, могут быть отнесены и сапфиры. В Австралии найден фрагмент позвоночника динозавра, один из позвонков которого превратился в крупный сапфир!
Каждый из описанных миров представляет собой почти замкнутое ментальное пространство, принципиально пригодное для жизни, пространство, в котором достигается тождество мышления и бытия, сбываются некие чаяния, предусмотренные предрассудком, преодолевается время. Думаю, принципиально возможно приобщиться к любому из этих миров, по крайней мере если воспитываться в нем с детства.
Войти в новый мир взрослым очень трудно: можно ничего не понять, ничего не достигнуть и чувствовать себя весьма неуютно, как в тюрьме. Внешний вид этих миров и самоощущения в них человека, вероятно, различны. Наверняка не в каждом из них человек отождествляет себя с творческой личностью.
Идеал может казаться неотразимым, и тем не менее кого-то он может оставить равнодушным. По этому поводу существует анекдот. Чем компьютерный магнат Билл Гейтс отличается от Господа Бога? Тем, что Господь Бог не хочет стать Биллом Гейтсом. В разных культурах происходят разные события, которые формируются предрассудками.
Некий французский физик может быть твердо уверен, что, согласно его расчетам и сложным технологиям, произошло успешное испытание ядерной бомбы. Для дикарей в окрестностях атолла Муруроа это событие будет иметь другой смысл и войдет в другой контекст. Если волею случая ребенок дикаря будет воспитан во Франции, он тоже будет придерживаться версии взрыва.
Если ребенок физика будет воспитан в Полинезии, он будет понимать этот взрыв при помощи других предрассудков, например, как вызванное шаманом знамение. Благодаря взрыву у животных могут появиться новые инстинкты, т. е. некоторые из них тоже «поймут» взрыв. Вопрос же о том, что произошло «на самом деле», остается неопределенным.
Действительно, французский физик, объясняя происшедшее, выстроит последовательность действий, приведших к взрыву. Но он не сможет ответить на вопрос, что вызвало к жизни саму эту последовательность, знамением чего она была (почему именно я именно в это время занялся именно данным видом деятельности и выполнял ее именно так, а не иначе и т. п.). И тут выступит шаман и скажет, что свое знамение он произвел посредством некоего физика, зомбировав его, но зомбирование всего лишь дело техники…
Из предыдущего примера напрашивается вывод, что сам язык не позволит дикарю понять ядерный взрыв так, как его понимает французский физик. Язык считается консервативным, он сторожит предрассудки, подводя все события под известные слова и обороты речи. Это, наверное, так. Но проблема смысла это не языковая проблема.
Но самые примитивные естественные языки предполагают эффективность: ведь с их помощью люди успешно решают сложные практические задачи; значит, нечто вроде рекурсивных функций в языке представлено, а это уже выразительность языка компьютера. Думаю, истории неизвестен случай, когда именно языка было бы недостаточно для понимания чего-то.
Культура есть образ идеальных человеческих представлений в мире. Обитая в мире, человек живет в идеальном образе, в культуре. Каждый такой идеальный образ есть своего рода «трансцендентальный субъект». Иное для человека имеет форму идеала, форму знания, теории, предрассудка, инстинкта.
Благодаря этому иное является для человека своим, освоенным. Культура освоенный мир. Жизнь в освоенном мире это тождество мышления и бытия, это стремление к целям, для которых имеются средства достижения. Заяц, петляющий от волка, и шахматист, разыгрывающий испанскую партию, оба совершают нечто идеальное, ожидая, что их идеал совпадет с логикой иного, логикой времени.
Мера риска не имеет значения: волк может оказаться безобидной собакой, ставкой в шахматной игре может быть жизнь. Душа ставит цели и выбирает средства, она контролирует соответствие между идеалом и иным, отображает идеал на иное. Упорядоченный мир выглядит замкнутым и до конца определенным. Иное в нем скрыто, освоено, не оказывает сопротивления. Существование является тавтологией, тождеством мышления и бытия, имманентностью целей и средств, свободой воли.
Из любой ситуации находится выход, вновь возвращающий к идеалу. Даже смерть предусмотрена как культурное событие: идеальное продолжается в загробный мир. Однако при ближайшем рассмотрении в культуре имеются табу: ситуации, попадать в которые не следует, в них кончается действие идеала. Событие, выводящее за пределы идеала, это необратимое событие. Оно необратимо потому, что демонстрирует условность идеала, выводит за пределы тождества мышления и бытия, ставит на пути жизни непреодолимую преграду иного.
Истинным распорядителем событий оказывается иное, тождество мышления и бытия оказывается сновидением. Необратимые события не обязаны встречаться в человеческой жизни. Они порождены иным. Приведем несколько литературных примеров.
Естественно-научным примером необратимых событий является все множество событий, очерчивающих границы «антропного принципа», границы биологической выживаемости. Социологическими примерами являются вьетнамский или афганский синдромы у военнослужащих, вернувшихся к мирной жизни.
Во всех этих примерах мы видим затруднения души или всего биологического организма из-за того, что предрассудки, идеалы или инстинкты не тождественны иному. Мир утрачивает упорядоченность, неприкрытое иное наносит чувствительный, возможно смертельный удар.
