Разнообразие

Разнообразие – фундаментальный феномен, оцениваемый, однако, по-разному в разных историко-культурных обстоятельствах.

Более того, иммунные и хеморецептивные системы обеспечивают структурирование этого многообразия, «вырезая» из него подходящие и неподходящие для взаимодействия фрагменты. Сенсорные системы высших животных осуществляют это образом, феноменологически сходным с тем, как это происходит у человека. Последнее обстоятельство является основанием для типологических сближений или даже эволюционных интерпретаций.

Так или иначе, можно зафиксировать, что высшие животные и человек фиксируют факт Р., выделяют в Р. зоны отталкивания и предпочтения. Среди особей из числа «своих» предпочтение отдается в чем-то отличным, но не очень сильно отклоняющимся от средних. Таким образом могут быть описаны универсалии отношения к многообразию. Остальное – как в усмотрении, так и в оценке Р. – зависит от принадлежности к той или иной традиции.

Весьма примечательно, что любой естественный язык (без которого человек вообще немыслим) устроен так, чтобы отображать Р., однако, в соответствии с гипотезой лингвистической относительности Сепира – Уорфа, отображать по-разному. Факт Р. неодинаково осмыслялся в истории философии и науки. Причем различия относятся не столько к фиксации факта Р., сколько к приемам структурализации этого Р. и к приданию ему ценностной нагрузки.

Пифагор старался описать мир тетрактидой – последовательностью первых четырех чисел, которые в сумме дают 10. Такого же типа представления о Р. свойственны алхимии и учению о темпераментах. Впоследствии такой способ отношения к многообразию (выделение небольшого числа базовых способов организации) осознается как типология. На этом фоне Р. платоновских идей несоизмеримо больше.

Аристотель, сохраняя значительную часть понятийного аппарата платонизма, прилагает его для решения задач, по сути дела, естественно-научного эмпиризма, создавая тем самым образцы категориального описания больших массивов разнообразных единиц одного типа (напр., лестница существ), которые становятся предметом, достойным исследования.

Тем не менее представление об истине как о том, что неизменно во времени и может быть связано только с непреходящими свойствами, надолго исключает возможность того, чтобы историческое (как и любое другое временное) Р. стало предметом познания.

Поэтому предметом познания Р. долгое время могли быть только вневременные типы, родовые сущности. Конечно же, Р. этнических групп, товаров, мифологических героев, богов и т. д. при этом осознавалось, но не было предметом целенаправленного интереса.

Многообразие, в частности представление о порождении многообразия единым, напряженно интересуют позднегреческих стоиков (Хрисипп), гностиков, неоплатоников (Плотин, Прокл), первую и вторую апологетику, каппадокийцев и др. (среди них — Григорий Нисский, Дионисий Ареопагит), которые в этом контексте обсуждают представление об эманациях.

Следует отметить, что доминирование в восточном христианстве платоновской традиции определило бедность разработки проблематики многообразия (можно упомянуть в связи с этим учение о разрядах существ по отношению к нетварным энергиям у Григория Паламы.

Распространение же аристотелевской традиции в западном мире задало основную философскую проблематику Средневековья как связанную с природой многообразия — дискуссию реалистов, номиналистов и концептуалистов по поводу модуса реальности общих понятий. В этой традиции создавались компендии и суммы, наподобие «Суммы теологии» Фомы Аквинского, оперирующие с большими наборами разнообразных понятий (поскольку обращение к эмпирическому материалу не было принято).

Ограничивать Р. хотя бы категорий (когда их число превышало 700-800, не говоря о производных понятиях) пришлось с помощью принципа, введенного поздним номиналистом Оккамом (получившего название «бритвы Оккама»). Но так или иначе работа с большим многообразием категорий была характерна для всей схоластики.

Конец схоластики ознаменовался дискуссией рационализма и эмпиризма. Поскольку в то время подразумевалась единственность модели рационализма, это привело к торжеству последнего, ибо представлялось, что именно так можно получить достоверное знание. Универсализм механики Галилея и учения о методе Декарта вытеснили проблему Р. на периферию знания.

Однако, в области социальных практик оперирование с разнообразием сохранялось. Речь идет о Р. жизненных сценариев и социальных статусов людей, многообразии и сложности организации ритуалов (включая и сложность литургического действия), этикета, костюмов и т. д. При этом шлейф подобных сложных социальных практик сохранялся вплоть до первой половины ХХ в., подвергаясь разрушению со стороны буржуазии, приходившей на смену аристократии.

Ярким образцом постижения Р. явились классификационные построения начала XVIII в., связываемые с именем К. Линнея. Система Линнея призвана раскрыть план Божественного творения посредством расположения на лестнице существ таксонов, объединяющих определенные наборы эмпирических индивидов (минералов, растений, животных). Соединение в одной конструкции такого числа важнейших для европейской культуры идей сделало эту систему образцом для подражания более чем на четверть тысячелетия.

Влияние авторитета описательного естествознания на естествознание математизированное привело к тому, что внутри последнего произошла трансформация понимания важнейшей категории эксперимента от чистого рационализма Галилея, игнорирующего эмпирическое многообразие, через Ньютона (не измышляющего гипотез) к эмпиризму Фарадея.

Новые грани интереса к многообразию открылись в связи с его исторической интерпретацией. Начало XIX в. ознаменовалось появлением историко-филологической герменевтики М.М. Хлодениуса, Т.Ф. Майера, В. Дильтея, Ф. Шлейермахера, Л. Ранке и Т. Дройзена, которая акцентирует внимание на исторической определенности многообразия реалий гуманитарной культуры.

Символом середины и второй половины XIX в. стало историческое истолкование многообразия живых существ, осуществленное дарвинизмом, впитавшим в себя достижения географии, геологии и биологии конца XVIII — первой половины XIX вв..

Распространение гегельянства и его производных (включая марксизм) сделало интерпретацию Р. как следа истории становления абсолютно доминирующим в конце XIX и значительной части ХХ в. Именно на этом интеллектуальном фоне возникает позитивизм (О. Конт) и феноменологизм, интерес которого к индуктивным обобщениям делает исследование эмпирического многообразия достойным занятием.

Тем не менее вторая половина XIX в. – время смешения разных традиций мысли (отношения эмпиризма и рационализма, место полиморфизма и универсалий не прозрачны для исследователей) и предощущения грядущей научной революции.

В этом контексте исключительно важно различение В. Виндельбандом и Г. Риккертом (несколько по-разному) Номотетических и идеографических составляющих знания, первые из которых связаны с универсалиями, а вторые – с описанием тех или иных многообразий.

Потребовавший стандартизации всех областей практики промышленный бум конца XIX — ХХ вв., бурное развитие физики в начале ХХ в., обеспечившие развитие энергетики и военной техники, предопределили резкое ценностное доминирование Номотетического знания, которое и стало эталонным для неопозитивизма.

В итоге можно говорить об абсолютном доминировании инвариантного подхода, который определил лицо ХХ в. Однако, глобальные проблемы и кризисы второй половины ХХ в., так же как и достижения науки и техники позволяют говорить о складывании в последней четверти ХХ в. в качестве антипода инвариантному подходу подхода типологического, который нацелен на работу с многообразием и на который возлагаются большие надежды в разрешении насущных проблем человечества.

В частности:

• опыт нацизма и осознание ценности разных этносов на фоне актуализации национального самосознания;
• открытие феномена культурного ландшафта и осознание его ценности (Каганский);
• формирование представления о географически оптимальных этно-культурных типов хозяйства (Г.С. Лебедев );
• производство десятков миллионов видов промышленной продукции, которые слагают закономерные комплексы — техноценозы;
• осознание необходимости жить в мире более разнообразном и более тесно взаимосвязанном, чем это традиционно считалось;

Перечисленные и неупомянутые представления и события являются той базой, которая позволяет говорить о становлении типологического подхода как характерной черте последних десятилетий.

Эмпирически обнаруживаются следующие закономерности:

1. Один и тот же набор модусов рефрена описывает разные аспекты Р. — таксономического, временного, географического, индивидуального и т. д.
2. Между некоторыми модусами есть переходы, которые могут по-разному интерпретироваться — как изменения в историческом или индивидуальном времени, переход от характерного варианта к редкому, переход от одного экземпляра серийного образования к другому, от представителя из центра ареала к представителю с периферии и т. д.
3. Если есть подобный прямой переход, то есть и обратный. Если же таковой отсутствует, то это требует особого объяснения.
4. Частоты разных модусов рефрена резко неравночисленны и статистически не устойчивы.
5. Модус рефрена может быть развернут в рефрен большей степени детализации, а рефрен свернут в модус обобщенного рефрена (т. е. рефрен автомоделен).

Модусы рефрена являются разными фигурами реализации одной формы. Примерами рефренов являются федоровские группы симметрии, таблица Менделеева, варианты расчленения листоподобных органов живых организмов, трапеция гласных Щербы, периодические таблицы элементов костюма.

Универсальным является рефрен размеров объектов любой природы, описанный С.И. Сухоносом и Л.Л.Численко: отношение логарифмов размеров соседних размерных классов объектов есть величина постоянная, равная 0, 5. Распределение частот модусов одного рефрена в разных системах, которые рассматриваются как целостные, описывается распределениями с неопределенными центральными моментами – распределения Ципфа – Мандельброта – Люка – Парето.

Такие распределения не имеют характеристических совокупностей. Поэтому для получения значимых результатов необходимо изучение генеральной совокупности целиком (напр., при изучении изменчивости листьев деревьев значимые результаты получаются при выборках в миллионы экземпляров). Р. обладает самостоятельной ценностью (когнитивной — как источник эвристик, деятельностной – как особый ресурс, эстетической – как источник вдохновения).

То обстоятельство, что Р. является самостоятельным ресурсом (географическое Р. определяет существование мировой торговли и туризма, генетическое — возможность селекционной работы, Р. способностей людей увеличивает их трудовой потенциал и т. д.), позволяет надеяться на развитие типологического подхода при большей величине затрат на его осуществление, чем в случае инвариантного (но значительно меньшего, чем при реализации индивидуального подхода).

Привлечение типологического подхода и используемых им представлений и инструментов в деятельности культуролога позволяет сделать следующие ключевые предположения:

1. Фундаментальным свойством человеческих индивидов, их малых и больших совокупностей, культур и обществ в целом является многоаспектное Р. Отсутствие или узкий спектр Р. является указанием на неадекватность выбранного способа рассмотрения культуры или (в случае их адекватности) на критическое неблагополучие данной культуры или иной совокупности людей.
2. Каждая культура (и отдельный культурный феномен) может существовать только при наличии других культур (других культурных феноменов того же уровня), так что главной проблемой существования культуры является проблема такого уровня толерантности, который не оборачивается синкретизмом, уничтожающим идентичность культур.
3. Р. культур и отдельных культурных явлений обладают организацией как качественной (наличие рефреноподобных структур), так и количественной (описываются ципфоподобными распределениями). При этом культуры различаются не столько набором тех или иных культурных феноменов, сколько их частотой — феномены, частые в одной культуре, будут редкими в другой, и наоборот.
4. Разные члены спектра культурного Р. (Р. культур, субкультур, этно-социо-культурных групп, способов осуществления одной культурной функции и т. д.) обладают сопоставимой функциональной значимостью и равной ценностью, что делает каждый культурный феномен объектом потенциальной охраны.
5. Насильственное сокращение спектра культурного Р. (но не ниже критического уровня, что может вести к уничтожению культуры) оборачивается регенерацией этого спектра при уменьшении действующего фактора, однако широта и характер спектра регенерированного Р. при этом непредсказуем.
6. Историческая динамика культур есть процесс смены многообразий (а не процессы диверсификации или унификации, которые могут доминировать лишь на отдельных этапах развития той или иной культуры).