Экономическая теория и аксиоматика классического естествознания
Экономическая наука многократно претендовала на статус теоретической основы наук о культуре. Причем такого рода претензии характерны не только для марксистской традиции (в рамках которой этот статус по крайней мере был строго обоснован), но и для многих представителей «основного течения» современной экономики.
Итак, есть ли методологические основания как у классической политической экономии, так и у современной экономики, претендовать на статус теоретической основы культурологии?
Методологическое развитие экономической теории изначально складывалось весьма непросто и нетривиально. В отличие от физики, в которой любой исследователь всегда имеет дело с материальными, доступными чувственному восприятию и проверке процессами, экономическая теория по самой своей сути была направлена на исследование результатов действий людей, наделенных разумом и свободой. Именно эта особенность ставила политическую экономию в совершенно иную по сравнению с физикой познавательную плоскость.
Поэтому первый этап развития, тем более особо не обремененный рефлексией собственных методологических принципов, был весьма схож с описанной Кантом ситуацией стихийного формирования метафизики, основу которого составлял процесс неосознанного заимствования основоположений у естествознания.
И экономисты с каждым новым шагом своей дисциплины все увереннее вставали на путь копирования методологических идеалов естествознания. Важнейший принципом, взятым экономистами у наук о чувственном мире и слепо перенесенным на мир сверхчувственных реалий экономических отношений, был известный закон сохранения неизменной субстанции.
Эта субстанция должна была оставаться всегда себе равной при любых метаморфозах экономической предметности, и именно она выступала в качестве объективной основы соизмеримости товаров (подобно тому, как остается всегда себе равной масса и количество энергии замкнутой системы, вне зависимости от того, какие физические и химические процессы в ней протекают).
На основе именно такой, заимствованной у естествознания методологической предпосылки, и сформировался фундаментальный закон классической политической экономии закон стоимости, в соответствии с которым источником этой субстанции является производящий товары труд.
На априорность и в то же время неосознанность лежащего в основании трудовой теории стоимости постулата явно указывают собственные рассуждения классиков политической экономии, пытавшихся представить хотя бы видимость обоснования исходных пунктов своей науки.
Вот, например, как обосновывал основные принципы трудовой теории стоимости А. Смит: «Любой человек богат или беден в зависимости от того, в какой степени он может пользоваться предметами необходимости, удобства или удовольствия.
Но после того как установилось разделение труда, собственным трудом человек может добывать лишь очень небольшую часть этих предметов. Значит, большую часть их он должен получить от труда других людей; он будет богат или беден в зависимости от количества того труда, которым он может распоряжаться или которое может купить.
Поэтому стоимость всякого товара для лица… равна количеству труда, которое он может купить на него или получить в распоряжение. Таким образом, труд представляет собой действительное мерило меновой стоимости всех товаров».
Нетрудно заметить, что все обоснование «великого открытия Смита» покоится на элементарной логической неточности, если не сказать больше. Ведь из того факта, что материальное богатство человека определяется его возможностью распоряжаться чужим трудом или результатом последнего, отнюдь не следует равенство трудовых затрат при обмене, т. е. как раз то, что требовалось доказать. Подобный же стиль в обосновании предпосылок собственной науки наблюдается и у других классиков политической экономии.
Так, например, «завершитель» классической политической экономии Д. Рикардо придавал обоснованию ее основного закона еще меньше значения, чем А. Смит. Точнее говоря, в первой главе своих «Начал политической экономии и налогообложения» он ограничивается цитированием соответствующего утверждения А. Смита, снабжая его лишь поясняющими комментариями.
Следовательно, труд есть общая мера, с помощью которой могут быть определены как действительная, так и относительная стоимость предметов». Более поздние экономисты так называемые «социалисты-рикардианцы» усматривали основание трудовой природы стоимости в высших принципах справедливости.
И если кратко резюмировать суть их аргументации, то в конечном итоге она сводится к принципу: «единственное, что есть общего в разнородных по своим физическим свойствам товарах, это создавший их труд. Следовательно, он и является общим мерилом их сопоставимости». Очевидно, что подобные рассуждения имеют отношение к чему угодно, но только не к реальному поведению человека на рынке.
Однако результат такой методологической небрежности проявился весьма быстро: достигнув системной целостности в учении Рикардо, экономическая теория тут же обнаружила свою внутреннюю противоречивость равенство, главный принцип этой теории, нарушалось в самом определении капитала как отношения, позволяющего неравноценно обменивать овеществленный труд на труд живой.
Обнаружен был и целый ряд других, более частных нестыковок и противоречий. Результат кризис рикардианской школы и классической политической экономии вообще. Этот кризис был вполне естественным и закономерным.
Как было показано Кантом, все основоположения естествознания обладают аподиктической универсальностью только в пределах чувственного мира, за его же пределами они превращаются лишь в порождающие видимость знания химеры, а псевдонаучные системы, вырастающих на подобной почве, оказываются внутри себя противоречивыми и антиномичными.
